«Будет беда, если Русская Церковь утратит исповедь перед причащением»
10 октября 2013. Разместил: and
Беседа с одним из старейших насельников Свято-Троицкой Лавры, смотрителем Патриарших покоев архимандритом Илией (Рейзмиром)
Закрытая строительными лесами — здесь идет большой ремонт — Лавра выглядит непривычно. «Лесами» укутаны даже купола, повсюду снуют рабочие, на древних стенах — новая краска. Но вдруг понимаешь, что сиюминутное время здесь не властно: привычно течет в храмы народ Божий, кладет земные поклоны перед ракой преподобного Сергия, и даже воздух здесь кажется настоянным веками монашеских молитв. Человек, к которому я спешу, живет в Лавре больше 40 лет и является живым воплощением традиций этого великого монастыря. Одного из старейших насельников Лавры, смотрителя Патриарших покоев архимандрита Илию (Рейзмира) сам Святейший назвал старцем[1]. Конечно, мне страшно.
Звоню отцу Илии с проходной. На том конце провода откликается удивительно молодой голос. И вот я у двери, за которой — сама история Лавры второй половины XX века (над которой, заметим в скобках, сейчас трудится архимандрит Илия). Я приехала узнать, что он думает о предложениях разделить исповедь и причастие.
— Батюшка, после публикации Проекта документа «О подготовке ко Святому Причащению» с новой силой начались дискуссии — и в православных СМИ, и в комментариях к Проекту. Многие — даже и священники — говорят, что исповедь и причастие нужно разделить и к причастию разрешить допускать без исповеди. Говорят, что исповедь — это «билет на причастие», что она формализуется, что люди чуть не выдумывают грехи… — задаю длиннейший вопрос, но старец не дает договорить:
— Нет! Это всё неправда!
Трудно — даже невозможно — передать на бумаге его интонации, когда он говорит об этом: очень просто и необыкновенно величественно одновременно.
— Испокон веков, со Вселенских соборов, от святых отцов — Василия Великого, Иоанна Златоуста — всегда было так: покаянная исповедь перед причащением Святых Христовых Тайн[2]. Без исповеди нельзя приступать к великому этому Таинству.
Если бы не было необходимо исповедоваться перед причастием, в Лавре это не было бы принято. Всегда сперва каялись, потом причащались.
В крайнем случае, в Светлую седмицу может быть исключение.
Апостол Павел говорит: «Да испытывает же себя человек» (1 Кор. 11: 28–29) и тогда приступает, потому что «ядый и пияй недостойно» в суд и в осуждение причащается.
Да испытает себя, то есть — проверит и покается. Это всегда было у нас в Православной Церкви, испокон веков[3]. Никто не мог приступить к причащению без исповеди.
— Батюшка, но вот такой аргумент выдвигается: дескать, часто исповедь идет во время литургии, в спешке, опять же — формально…
— Можно народ и накануне исповедовать — с вечера. Целую ночь, бывало, шла у нас в Лавре исповедь в советское время.
В 1970-е годы монастырей было очень мало: Почаевский на Западной Украине, Псково-Печерский и наш. Три. А народу тьма приезжало.
И целую ночь мы исповедовали — после всенощной до полпятого утра. А потом на раннюю литургию идем. Помолимся — и на позднюю.
А идешь с исповеди — на душе радостно. Люди не такие были, как сейчас. Горел огонек веры, молитвы.
В 1974 году — я еще был иеромонахом — работала тут одна девушка, в детском диспансере, бухгалтером. Они с мамой переехали из Владимирской области — оттуда много верующих перебралось к нам в свое время. А в советское время на улицах по вечерам освещения не было — темно. У здания, где она работала, выкопали какую-то канаву — она выскочила со света и упала в нее. И ударилась грудью. И пошло у нее затвердение. «Пройдет!» Не прошло. Начался рак. Перешло на вторую грудь. Ее увезли в Боткинскую больницу — в те времена там работали знаменитые профессора. Прооперировали, всю порезали — толку нет. Она заплакала, взмолилась: «Господи! Я же верующая! Почему я так страдаю!» — тогда же мало верующих было. И явилась ей Матерь Божия — прямо в советской палате — как живая, с Младенцем, вот как на Казанской иконе, и сказала: «Лидия! Почему ты ропщешь? Тебя никто не оставил».
И видение кончилось.
Выписывали ее как на смерть. И вот иду я в Троицкий собор — мама ее подбежала, плачет: соборовать надо. Я сказал: после соборования три раза причаститесь: завтра, потом еще через несколько дней, а потом еще. Мы так и сейчас делаем Великим постом: благословляем накануне исповедоваться и причаститься, потом — соборование, потом еще дважды причащаются.
И вот Лидия в третий раз причастилась — и исцелилась! От радости помчалась в Боткинскую, ее там на руках носили: «Лидия, что случилось?! Мы думали, вас похоронили уже! Кто вас исцелил?» «Соборование и причащение», — сказала она. Но она такой благодати не выдержала — выскочила замуж через три месяца! Троих детей родила. Один из сынков во Владимирской области сейчас священником служит. Такая была у людей вера.
…Даже что про народ говорить — а братия? Братия часто служат — иеромонахи, архимандриты, игумены — казалось бы, какие уж там грешки? А всё равно мы исповедуемся.
Отец Петр[4] был наш духовник, потом отец Кирилл (Павлов. — Прим. ред.)… У отца Кирилла исповедовались в Трапезном храме, приделе Серафимском. Он общую исповедь проведет в начале службы, а потом братия подходит, подходит, подходит — и все мы исповедуемся.
Хотя бы раз в неделю — а если нужно, то и два. Служим часто, а грехи всё равно есть: и рассеянность, и холодность… и самоуспокоение…
А тем более исповедь необходима людям сейчас, когда пошли интернеты, телевизоры, экономика рыночная. В прежние времена таких грехов, которые сейчас есть, многие даже и не знали. Тогда этих интернетов не было.
Это беда — интернет. Я скажу одно слово.
Как-то включил радио «Радонеж» и попал на «Народное радио». И вот выступавший обращается к родителям: смотрите за вашими мальчиками, чтобы они не увлекались компьютерными играми. Почему? Потому что не получится из них мужчины, и учиться они не смогут — атрофируется половая и умственная система.
А сейчас идут, плачут: выходят замуж, женятся, пять лет живут, десять — а детей нет. А что за супружество без детей!
И вот — одна из причин этого. Идет уничтожение народа через компьютерные игры. Не говоря уже о наркотиках. Это же страшное дело! Бедные люди.
— Батюшка, вы сказали, что раньше горел огонек веры, молитвы, а сейчас уже не так. Почему?
— С 1970-го по 1990-й открытые гонения на Церковь уже прекратились, но огонек веры и молитвы горел. А сейчас — полная свобода, монастырей, церквей много, в храмах по две-три литургии в день совершаются, литературы тысячи и миллионы тиражей — а многие говорят мне: «Отец Илия, да что ж такое, я не горячий, не холодный!»
Сейчас нужен подвиг над собою. Подвиг, великий подвиг!
Иначе так: пойдет угасание. Пойдет угасание, и всё.
Я на исповеди сейчас постоянно спрашиваю: когда вы последний раз причащались? Мы благословляем пожилым причащаться хоть каждую неделю, а молодым — хоть бы раз в месяц. А в Великий пост и молодым хоть каждую неделю.
Потому что это великая благодать, великая милость Божия. Святой Оптинский старец Макарий писал в свое время, что причащаются люди и получают великую благодать — конец приготовлений.
Конец приготовлений! Потому что кто недостойно причащается, тот в суд и осуждение. «Ядый и пияй да испытывает себя».
Пусть испытает свою совесть. Покается. С благоговением приступит. Нам даны все средства, чтобы достойно приступить к этому великому Таинству.
Раньше, в древние времена, и до революции, люди неделю говели, прежде чем приступить к причащению Святых Христовых Тайн. Постились, записывали грехи…
И до сих пор многие записывают свои грехи — и это правильно: на исповеди ведь всего не вспомнишь.
Человек заранее вспоминает, записывает, приходит, по бумажке читает, чистосердечно покаялся — всё! Многие, кто молится хорошо, — Макарий Оптинский об этом пишет — даже не причащаясь, получают особую благодать Божию, когда идет Таинство Евхаристии.
Нет другой такой истинной веры, как православная. Тем более — Русская Православная Церковь. Любой праздник возьмите: Успение Божией Матери, Рождество Божией Матери, Воздвижение, Преображение, Сретение, Благовещение, Введение во Храм, Пасха…
Каждый праздник имеет свою неописуемую духовную красоту. Она — в богослужении, в песнопении. Где эта красота есть у католиков, протестантов, лютеран? Орган играет — и всё.
Сокровищницами нашей Церкви являются святые Таинства, обряды, богослужения, многовековый опыт, запечатленный в творениях святых отцов и наших старцев.
Испытанный многовековый опыт Православия — покаянная исповедь перед причащением.
— Батюшка, а еще говорят — даже и священники, — что нужно, чтобы люди причащались как можно чаще, а исповедь и пост мешают: дескать, невозможно всё время поститься и исповедоваться.
— Это все пустые разговоры! А если не будут исповедоваться — то в суд и в осуждение! Почему болеют: рак, язва желудка?! Смерть внезапная? Потому что недостойно причащаются[5].
Лаврские духовники постоянно исповедовали братию и народ мирской!
Люди очень благодарят за то, как в Лавре исповедуют. У нас много иеромонахов, архимандритов выходят на исповедь: в будни, на праздники — десять человек, пятнадцать…
А вот еще пример — патриарх Пимен.
Он был замечательный регент. В 1929 году наш Параклита скит еще не закрыли — он там принял монашество, иеродиаконство, стал иеромонахом.
А потом — война. Всех брали. Был уже иеромонахом, а воевал.
Возвратился. Был настоятелем в Одесской области, потом — в Псково-Печерском монастыре, а потом — настоятелем нашей Лавры, с 1954 по 1957 год. Очень много сделал для восстановления.
А потом его поставили викарным епископом Московским.
У него был маленький дом в Перловке — на въезде в Москву, как от нас ехать. Там же, в Перловке, старцу Сампсону (Сиверсу) — я знал его немного, переоблачал после смерти, он великий угодник Божий, много пострадал за Христа — духовные чада купили домик. Рядом с домом Пимена — в трех метрах.
И вот Пимен, будущий патриарх — епископ! — каждую субботу приезжал в Перловку и исповедовался у старца.
Я вам одну статью хотел найти — не нашел. Все экземпляры раздал. Давно еще, иеромонахом, студентом, напечатал ее себе на машинке — называется: «Покаянная исповедь перед причащением».
В этой статье описано, как было от начала, от Вселенских соборов и до нашего времени. А заканчивается она так: и горе ожидает нашу Церковь, как это и случилось с Греческой и с теми Церквами, где исповедь перед причащением утеряна и где любой первый попавший может приступить к причащению. Горе! И у нас тоже может случиться это горе.
— А вот жалуются, что Правило к Причащению длинное…
— Монашеское не надо, конечно, правило — многим длинных и не даем. Пожилым говорю: молитвы ко Причащению прочитайте. А молодым, кто имеет время, три канона, да можно даже и с утра — каноны и акафисты каждого дня. Это великая милость Божия, вы знаете, — акафисты… Акафист Спасителю, особенно — Матери Божией!
Но главное — именно исповедь! У нас в Лавре так принято, сколько я помню: и братия, и народ — мы постоянно исповедуемся.
— Очень много вопросов стал вызывать пост перед причастием. Говорят: «белые» священники часто сами не постятся перед совершением литургии, а с прихожан требуют.
— Ну, это бывает. Это им — грех… Перед Господом отвечать будут…
Моя мать нигде не училась. Девятнадцатого года рождения. Уже в восемь лет она пела в храме — без нот, по слуху.
И вот она рассказывала тоже, что перед Великой Отечественной войной многие думали, что конец мира уже: страшный беспредел был. Ссылали, расстреливали.
Есть у меня фотография — Зимняя сессия Священного Синода, 1933/1934 год. В центре — будущий патриарх Алексий I и митрополит Сергий (Страгородский). А по сторонам — множество архиереев.
Они все расстреляны. Все!
Живые остались только два человека: Алексий I и Сергий (Страгородский). Я увеличил эту фотографию, в рамочку повесил. Патриарху Кириллу показывал. Какие лица у них! Все они ждали расстрела.
«Черный ворон» — слышали об этой машине? Подъезжал «черный ворон» в два часа ночи — именно в это время. Кого забирал, тот живым не возвращался.
Закладывали друг друга все — сосед на соседа: «Я слышал: он против Сталина». Или против колхоза, или против партии. «Я слышал» — и всё, кончено! Суда не было — «тройка». Арестовали, вывезли, расстреляли.
Но всё равно — Церковь не отступила ни на йоту. Ни догматически, ни нравственно. Выдержала всё.
Страшное время было и в революцию, и после.
В 1923 году, за полгода до смерти патриарха Тихона, в Константинополе собрали совещание всеправославное[6] — на нем были поставлены вопросы, которые до сих пор мутят неумные головы: двоебрачие священства, отмена постов и новый стиль. Прошел только новый стиль.
Патриарху Тихону прислали сообщение: все православные приняли новый стиль.
Вот поэтому он святой, Тихон: сначала, как бы сгоряча, он указ о переходе подписал. А потом помолился, посоветовался со священномучениками — Петром (Полянским) и другими — и через две недели его отменил.
Что интересно — советская власть недокумекала: государство же в восемнадцатом году перешло на новый стиль, и, если бы они поняли, что новый стиль — это удар по Церкви, силой бы заставили. Но Господь им ум закрыл.
А дальше — война. Страшное дело. Можно книги писать — многие и написаны.
Наступил первый день войны. Сталин — об этом нигде не пишут — так напугался, что потерял речь. Три дня не мог сказать ни слова.
Выступил к пастве митрополит Сергий (Страгородский): «Дорогие братья и сестры! Встанем на защиту!» И по нашему выступлению составили речь Сталину. Тогда он и сказал: «Братья и сестры!» А до этого всё «товарищи» были.
И слава Богу, Господь не оставил — стало всё потихонечку меняться. И в 1943 году Сталин принял трех митрополитов — Сергия, Алексия и Николая.
Он ночью работал — ночью и принимал. Секретарь Алексия I рассказывал: думали, что они уже не вернутся: те, кого вызывали к Сталину по ночам до войны, живыми не возвращались.
А Сталин принял их хорошо — увидел уже, что Церковь победоносно помогла, особенно в Ленинграде. Если бы не Церковь, не Алексий I, будущий патриарх, — не выжили бы. И молебны служили, и помогали — кто как мог.
Сталин тогда их спросил: в чем нуждается Церковь? Сергий был уже глуховатый, старый. Алексий первым ответил: «Не хватает священнослужителей». «А где они делись?» — он, оказывается, очень плохо по-русски говорил, Сталин.
А Алексий не побоялся: «Некоторые стали генералиссимусами». Сталин улыбнулся — усиками.
Его же исключили с пятого класса Тбилисской семинарии за революционную деятельность. Да еще и закона Божиего не знал. Мама у него, старушка, верующая, говорят, приезжала еще до войны к нему в Кремль: «Сосо, когда ты станешь священником? Сосо!»
…Сколько же всего пережил наш народ! После войны открыли тысячи храмов. А что дальше? Появился Хрущев.
Он закрыл тысячи храмов. Он опозорил патриарха Алексия I.
На большие советские праздники в Кремль приглашали глав соцстран, дипкорпус, глав религиозных объединений. Восхваляли культ личности Никиты Сергеевича. «Дорогой Никита Сергеевич!» Выступают, хвалят, хвалят. «Слово предоставляется патриарху Алексию!» Он встал — и Хрущев его опозорил: «Садись! Хватит дурманить народ! Ваша эра заканчивается! В 1980 году последнего попа покажу по телевизору!» Тот сел.
И «показал»… Он погиб, Хрущев.
Я еще работал агрономом — это было в 1964 году… Приходит в восемь утра на работу директор. А ночью объявили, что Хрущева сняли за волюнтаризм. И вот директор — хороший мужик был — как бросит кепку на стол, как заругается: «Кому теперь верить? Сталину верили — его разоблачили. Хрущева разоблачили! Кому?!»
Э, думаю, бедный ты человек, не хочет никому верить…
Хрущева сняли в 1964 году, а скончался он в 1971-м. И никто не описывал его страшной смерти.
Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Выкопали могилу, опустили — и гроб рухнул в подземелье. Никто не знает, на какую глубину: земля под ним провалилась. Улетел он в преисподнюю. Несколько самосвалов камней привезли — ничем не засыплешь. Тогда раскопали могилу, переложили железобетонными плитами, сверху засыпали и поставили памятник.
В 1971 году это было. До 1980-го он не дожил.
А ведь как воевал против Церкви.
…В шестидесятом поехал он в Закарпатье — по Западной Украине, поездом. На каждом вокзале пионеры, комсомольцы с букетами его встречали: «Дорогой Никита Сергеевич!» А Западная Украина — Ивано-Франковская, Тернопольская, Львовская области — присоединилась к СССР после войны. Там везде сохранились храмы. На колодцах — кресты.
Поезд едет, Хрущев смотрит, что везде кресты, и спрашивает строго: «А что это такое?!» Ему объяснили, что такое. «Чтобы я на обратном пути этого не видел!»
И начали закрывать храмы, а с уже закрытых снимать кресты.
Я в сельскохозяйственном техникуме тогда учился — большая деревня, три храма.
Простые люди кресты с храмов снимать отказывались. А кто тогда будет? Начальство! Председатель горсовета или колхоза или директор.
И вот там, где я учился, полез один человек на храм. Еще не успел крест снять, а девочка, дочка его маленькая, погибла. Четыре годика.
На Украине кушать на улице летом готовили — на примусах, это как самоварчики такие маленькие, на керосине. Примус горит, кушать готовится, мать ушла, а девчоночка крутилась, платьица украинские широкие, занялось платье — и сгорела. Отец даже не успел крест снять — а ему сообщили: дочь погибла.
Еще один случай в нашем районе произошел: полез начальник на закрытый храм, пробил купол, зацепил трос за крест, сел в трактор, первую скорость включил, потянул… И… Боже мой… Трос как урвался да его и убил. И начали в газетах про такие случаи писать — и кресты снимать прекратили.
…Всё наша Церковь пережила. Но ни на йоту не отступила. Ни догматически, ни нравственно, ни канонически — ни на йоту.
Жалко, что я вам эту статью — «Покаянная исповедь с причащением» — не нашел. Очень хорошая статья. Главное, там в конце говорится: это будет беда, если Русская Церковь утратит исповедь перед причащением.
Нам даны все средства для очищения, освящения, получения благодати Святого Духа, залог вечной жизни — исповедь покаянная и причащение Святых Христовых Тайн.
Это великая милость Божия.
С архимандритом Илией (Рейзмиром)
беседовала Анастасия Рахлина
[1] См.: Предисловие // Илия (Рейзмир), архимандрит. Проповеди. Т. 2.
[2] Так, А.И. Алмазов в работе «Тайная исповедь в Православной Восточной Церкви» пишет: «Не подлежит сомнению, что по воззрению древней (II–III вв.) Церкви требовалось если не перед каждым причащением, то вообще возможно частая исповедь… Предполагать, что такая исповедь приступающего к Евхаристии было публичною, совершающеюся торжественной, в виду всегдашнего множества приступавших к причащению, нельзя; вне всякого сомнения, это была исповедь частная, то есть аналогичная тайной в собственном смысле». Публично же исповедовались только тяжкие грехи, пишет Алмазов, а частная исповедь, «вне всякого сомнения, имела своим объектом грехи только незначительные, неизбежные в будничной жизни человека, в силу его греховной природы» (Гл. 1: Краткий очерк внешней исторической судьбы исповеди в древней Восточной церкви» (I–IX вв.). С. 43–44 // http://www.sedmitza.ru/lib/text/2940154).
[3] «Покаяние — не отдельный жизненный момент. Оно объемлет собой всю жизнь человека и является законом нравственного воссоздания падшей человеческой природы. Обращаясь к христианам, святитель [Василий Великий] говорит: “Желал бы, чтобы вы все жили в слезах и непрестанном покаянии” (VII. 70)» (Илия (Рейзмир), архимандрит. Учение святителя Василия Великого о духовном совершенствовании).
[4] «Отец Петр (Серкин) скончался в возрасте 96 лет, прошел и Китай, и Константинополь, и Сербию, а после войны возвратился в Россию и сразу поступил в монастырь. Настоящий был монах, старой закалки» (Илия Рейзмир, архимандрит. «Аще не Господь созиждет дом» // Православие и современность).
[5] «Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор. 11: 29–30).
[6] «Всеправославный конгресс» — самоназвание проходившего с 10 мая по 8 июня 1923 года в Константинополе совещания представителей ряда Поместных Церквей, созванного по инициативе Константинопольского патриарха Мелетия IV (Метаксакиса).
Закрытая строительными лесами — здесь идет большой ремонт — Лавра выглядит непривычно. «Лесами» укутаны даже купола, повсюду снуют рабочие, на древних стенах — новая краска. Но вдруг понимаешь, что сиюминутное время здесь не властно: привычно течет в храмы народ Божий, кладет земные поклоны перед ракой преподобного Сергия, и даже воздух здесь кажется настоянным веками монашеских молитв. Человек, к которому я спешу, живет в Лавре больше 40 лет и является живым воплощением традиций этого великого монастыря. Одного из старейших насельников Лавры, смотрителя Патриарших покоев архимандрита Илию (Рейзмира) сам Святейший назвал старцем[1]. Конечно, мне страшно.
— Батюшка, после публикации Проекта документа «О подготовке ко Святому Причащению» с новой силой начались дискуссии — и в православных СМИ, и в комментариях к Проекту. Многие — даже и священники — говорят, что исповедь и причастие нужно разделить и к причастию разрешить допускать без исповеди. Говорят, что исповедь — это «билет на причастие», что она формализуется, что люди чуть не выдумывают грехи… — задаю длиннейший вопрос, но старец не дает договорить:
— Нет! Это всё неправда!
Трудно — даже невозможно — передать на бумаге его интонации, когда он говорит об этом: очень просто и необыкновенно величественно одновременно.
— Испокон веков, со Вселенских соборов, от святых отцов — Василия Великого, Иоанна Златоуста — всегда было так: покаянная исповедь перед причащением Святых Христовых Тайн[2]. Без исповеди нельзя приступать к великому этому Таинству.
Если бы не было необходимо исповедоваться перед причастием, в Лавре это не было бы принято. Всегда сперва каялись, потом причащались.
В крайнем случае, в Светлую седмицу может быть исключение.
Апостол Павел говорит: «Да испытывает же себя человек» (1 Кор. 11: 28–29) и тогда приступает, потому что «ядый и пияй недостойно» в суд и в осуждение причащается.
Да испытает себя, то есть — проверит и покается. Это всегда было у нас в Православной Церкви, испокон веков[3]. Никто не мог приступить к причащению без исповеди.
— Батюшка, но вот такой аргумент выдвигается: дескать, часто исповедь идет во время литургии, в спешке, опять же — формально…
— Можно народ и накануне исповедовать — с вечера. Целую ночь, бывало, шла у нас в Лавре исповедь в советское время.
В 1970-е годы монастырей было очень мало: Почаевский на Западной Украине, Псково-Печерский и наш. Три. А народу тьма приезжало.
И целую ночь мы исповедовали — после всенощной до полпятого утра. А потом на раннюю литургию идем. Помолимся — и на позднюю.
А идешь с исповеди — на душе радостно. Люди не такие были, как сейчас. Горел огонек веры, молитвы.
В 1974 году — я еще был иеромонахом — работала тут одна девушка, в детском диспансере, бухгалтером. Они с мамой переехали из Владимирской области — оттуда много верующих перебралось к нам в свое время. А в советское время на улицах по вечерам освещения не было — темно. У здания, где она работала, выкопали какую-то канаву — она выскочила со света и упала в нее. И ударилась грудью. И пошло у нее затвердение. «Пройдет!» Не прошло. Начался рак. Перешло на вторую грудь. Ее увезли в Боткинскую больницу — в те времена там работали знаменитые профессора. Прооперировали, всю порезали — толку нет. Она заплакала, взмолилась: «Господи! Я же верующая! Почему я так страдаю!» — тогда же мало верующих было. И явилась ей Матерь Божия — прямо в советской палате — как живая, с Младенцем, вот как на Казанской иконе, и сказала: «Лидия! Почему ты ропщешь? Тебя никто не оставил».
И видение кончилось.
Выписывали ее как на смерть. И вот иду я в Троицкий собор — мама ее подбежала, плачет: соборовать надо. Я сказал: после соборования три раза причаститесь: завтра, потом еще через несколько дней, а потом еще. Мы так и сейчас делаем Великим постом: благословляем накануне исповедоваться и причаститься, потом — соборование, потом еще дважды причащаются.
И вот Лидия в третий раз причастилась — и исцелилась! От радости помчалась в Боткинскую, ее там на руках носили: «Лидия, что случилось?! Мы думали, вас похоронили уже! Кто вас исцелил?» «Соборование и причащение», — сказала она. Но она такой благодати не выдержала — выскочила замуж через три месяца! Троих детей родила. Один из сынков во Владимирской области сейчас священником служит. Такая была у людей вера.
…Даже что про народ говорить — а братия? Братия часто служат — иеромонахи, архимандриты, игумены — казалось бы, какие уж там грешки? А всё равно мы исповедуемся.
Отец Петр[4] был наш духовник, потом отец Кирилл (Павлов. — Прим. ред.)… У отца Кирилла исповедовались в Трапезном храме, приделе Серафимском. Он общую исповедь проведет в начале службы, а потом братия подходит, подходит, подходит — и все мы исповедуемся.
Хотя бы раз в неделю — а если нужно, то и два. Служим часто, а грехи всё равно есть: и рассеянность, и холодность… и самоуспокоение…
А тем более исповедь необходима людям сейчас, когда пошли интернеты, телевизоры, экономика рыночная. В прежние времена таких грехов, которые сейчас есть, многие даже и не знали. Тогда этих интернетов не было.
Это беда — интернет. Я скажу одно слово.
Как-то включил радио «Радонеж» и попал на «Народное радио». И вот выступавший обращается к родителям: смотрите за вашими мальчиками, чтобы они не увлекались компьютерными играми. Почему? Потому что не получится из них мужчины, и учиться они не смогут — атрофируется половая и умственная система.
А сейчас идут, плачут: выходят замуж, женятся, пять лет живут, десять — а детей нет. А что за супружество без детей!
И вот — одна из причин этого. Идет уничтожение народа через компьютерные игры. Не говоря уже о наркотиках. Это же страшное дело! Бедные люди.
— Батюшка, вы сказали, что раньше горел огонек веры, молитвы, а сейчас уже не так. Почему?
— С 1970-го по 1990-й открытые гонения на Церковь уже прекратились, но огонек веры и молитвы горел. А сейчас — полная свобода, монастырей, церквей много, в храмах по две-три литургии в день совершаются, литературы тысячи и миллионы тиражей — а многие говорят мне: «Отец Илия, да что ж такое, я не горячий, не холодный!»
Сейчас нужен подвиг над собою. Подвиг, великий подвиг!
Иначе так: пойдет угасание. Пойдет угасание, и всё.
Я на исповеди сейчас постоянно спрашиваю: когда вы последний раз причащались? Мы благословляем пожилым причащаться хоть каждую неделю, а молодым — хоть бы раз в месяц. А в Великий пост и молодым хоть каждую неделю.
Потому что это великая благодать, великая милость Божия. Святой Оптинский старец Макарий писал в свое время, что причащаются люди и получают великую благодать — конец приготовлений.
Конец приготовлений! Потому что кто недостойно причащается, тот в суд и осуждение. «Ядый и пияй да испытывает себя».
Пусть испытает свою совесть. Покается. С благоговением приступит. Нам даны все средства, чтобы достойно приступить к этому великому Таинству.
Раньше, в древние времена, и до революции, люди неделю говели, прежде чем приступить к причащению Святых Христовых Тайн. Постились, записывали грехи…
И до сих пор многие записывают свои грехи — и это правильно: на исповеди ведь всего не вспомнишь.
Человек заранее вспоминает, записывает, приходит, по бумажке читает, чистосердечно покаялся — всё! Многие, кто молится хорошо, — Макарий Оптинский об этом пишет — даже не причащаясь, получают особую благодать Божию, когда идет Таинство Евхаристии.
Нет другой такой истинной веры, как православная. Тем более — Русская Православная Церковь. Любой праздник возьмите: Успение Божией Матери, Рождество Божией Матери, Воздвижение, Преображение, Сретение, Благовещение, Введение во Храм, Пасха…
Каждый праздник имеет свою неописуемую духовную красоту. Она — в богослужении, в песнопении. Где эта красота есть у католиков, протестантов, лютеран? Орган играет — и всё.
Сокровищницами нашей Церкви являются святые Таинства, обряды, богослужения, многовековый опыт, запечатленный в творениях святых отцов и наших старцев.
Испытанный многовековый опыт Православия — покаянная исповедь перед причащением.
— Батюшка, а еще говорят — даже и священники, — что нужно, чтобы люди причащались как можно чаще, а исповедь и пост мешают: дескать, невозможно всё время поститься и исповедоваться.
— Это все пустые разговоры! А если не будут исповедоваться — то в суд и в осуждение! Почему болеют: рак, язва желудка?! Смерть внезапная? Потому что недостойно причащаются[5].
Лаврские духовники постоянно исповедовали братию и народ мирской!
Люди очень благодарят за то, как в Лавре исповедуют. У нас много иеромонахов, архимандритов выходят на исповедь: в будни, на праздники — десять человек, пятнадцать…
А вот еще пример — патриарх Пимен.
Он был замечательный регент. В 1929 году наш Параклита скит еще не закрыли — он там принял монашество, иеродиаконство, стал иеромонахом.
А потом — война. Всех брали. Был уже иеромонахом, а воевал.
Возвратился. Был настоятелем в Одесской области, потом — в Псково-Печерском монастыре, а потом — настоятелем нашей Лавры, с 1954 по 1957 год. Очень много сделал для восстановления.
А потом его поставили викарным епископом Московским.
У него был маленький дом в Перловке — на въезде в Москву, как от нас ехать. Там же, в Перловке, старцу Сампсону (Сиверсу) — я знал его немного, переоблачал после смерти, он великий угодник Божий, много пострадал за Христа — духовные чада купили домик. Рядом с домом Пимена — в трех метрах.
И вот Пимен, будущий патриарх — епископ! — каждую субботу приезжал в Перловку и исповедовался у старца.
Я вам одну статью хотел найти — не нашел. Все экземпляры раздал. Давно еще, иеромонахом, студентом, напечатал ее себе на машинке — называется: «Покаянная исповедь перед причащением».
В этой статье описано, как было от начала, от Вселенских соборов и до нашего времени. А заканчивается она так: и горе ожидает нашу Церковь, как это и случилось с Греческой и с теми Церквами, где исповедь перед причащением утеряна и где любой первый попавший может приступить к причащению. Горе! И у нас тоже может случиться это горе.
— А вот жалуются, что Правило к Причащению длинное…
— Монашеское не надо, конечно, правило — многим длинных и не даем. Пожилым говорю: молитвы ко Причащению прочитайте. А молодым, кто имеет время, три канона, да можно даже и с утра — каноны и акафисты каждого дня. Это великая милость Божия, вы знаете, — акафисты… Акафист Спасителю, особенно — Матери Божией!
Но главное — именно исповедь! У нас в Лавре так принято, сколько я помню: и братия, и народ — мы постоянно исповедуемся.
— Очень много вопросов стал вызывать пост перед причастием. Говорят: «белые» священники часто сами не постятся перед совершением литургии, а с прихожан требуют.
— Ну, это бывает. Это им — грех… Перед Господом отвечать будут…
Моя мать нигде не училась. Девятнадцатого года рождения. Уже в восемь лет она пела в храме — без нот, по слуху.
И вот она рассказывала тоже, что перед Великой Отечественной войной многие думали, что конец мира уже: страшный беспредел был. Ссылали, расстреливали.
Есть у меня фотография — Зимняя сессия Священного Синода, 1933/1934 год. В центре — будущий патриарх Алексий I и митрополит Сергий (Страгородский). А по сторонам — множество архиереев.
Они все расстреляны. Все!
Живые остались только два человека: Алексий I и Сергий (Страгородский). Я увеличил эту фотографию, в рамочку повесил. Патриарху Кириллу показывал. Какие лица у них! Все они ждали расстрела.
«Черный ворон» — слышали об этой машине? Подъезжал «черный ворон» в два часа ночи — именно в это время. Кого забирал, тот живым не возвращался.
Закладывали друг друга все — сосед на соседа: «Я слышал: он против Сталина». Или против колхоза, или против партии. «Я слышал» — и всё, кончено! Суда не было — «тройка». Арестовали, вывезли, расстреляли.
Но всё равно — Церковь не отступила ни на йоту. Ни догматически, ни нравственно. Выдержала всё.
Страшное время было и в революцию, и после.
В 1923 году, за полгода до смерти патриарха Тихона, в Константинополе собрали совещание всеправославное[6] — на нем были поставлены вопросы, которые до сих пор мутят неумные головы: двоебрачие священства, отмена постов и новый стиль. Прошел только новый стиль.
Патриарху Тихону прислали сообщение: все православные приняли новый стиль.
Вот поэтому он святой, Тихон: сначала, как бы сгоряча, он указ о переходе подписал. А потом помолился, посоветовался со священномучениками — Петром (Полянским) и другими — и через две недели его отменил.
Что интересно — советская власть недокумекала: государство же в восемнадцатом году перешло на новый стиль, и, если бы они поняли, что новый стиль — это удар по Церкви, силой бы заставили. Но Господь им ум закрыл.
А дальше — война. Страшное дело. Можно книги писать — многие и написаны.
Наступил первый день войны. Сталин — об этом нигде не пишут — так напугался, что потерял речь. Три дня не мог сказать ни слова.
Выступил к пастве митрополит Сергий (Страгородский): «Дорогие братья и сестры! Встанем на защиту!» И по нашему выступлению составили речь Сталину. Тогда он и сказал: «Братья и сестры!» А до этого всё «товарищи» были.
И слава Богу, Господь не оставил — стало всё потихонечку меняться. И в 1943 году Сталин принял трех митрополитов — Сергия, Алексия и Николая.
Он ночью работал — ночью и принимал. Секретарь Алексия I рассказывал: думали, что они уже не вернутся: те, кого вызывали к Сталину по ночам до войны, живыми не возвращались.
А Сталин принял их хорошо — увидел уже, что Церковь победоносно помогла, особенно в Ленинграде. Если бы не Церковь, не Алексий I, будущий патриарх, — не выжили бы. И молебны служили, и помогали — кто как мог.
Сталин тогда их спросил: в чем нуждается Церковь? Сергий был уже глуховатый, старый. Алексий первым ответил: «Не хватает священнослужителей». «А где они делись?» — он, оказывается, очень плохо по-русски говорил, Сталин.
А Алексий не побоялся: «Некоторые стали генералиссимусами». Сталин улыбнулся — усиками.
Его же исключили с пятого класса Тбилисской семинарии за революционную деятельность. Да еще и закона Божиего не знал. Мама у него, старушка, верующая, говорят, приезжала еще до войны к нему в Кремль: «Сосо, когда ты станешь священником? Сосо!»
…Сколько же всего пережил наш народ! После войны открыли тысячи храмов. А что дальше? Появился Хрущев.
Он закрыл тысячи храмов. Он опозорил патриарха Алексия I.
На большие советские праздники в Кремль приглашали глав соцстран, дипкорпус, глав религиозных объединений. Восхваляли культ личности Никиты Сергеевича. «Дорогой Никита Сергеевич!» Выступают, хвалят, хвалят. «Слово предоставляется патриарху Алексию!» Он встал — и Хрущев его опозорил: «Садись! Хватит дурманить народ! Ваша эра заканчивается! В 1980 году последнего попа покажу по телевизору!» Тот сел.
И «показал»… Он погиб, Хрущев.
Я еще работал агрономом — это было в 1964 году… Приходит в восемь утра на работу директор. А ночью объявили, что Хрущева сняли за волюнтаризм. И вот директор — хороший мужик был — как бросит кепку на стол, как заругается: «Кому теперь верить? Сталину верили — его разоблачили. Хрущева разоблачили! Кому?!»
Э, думаю, бедный ты человек, не хочет никому верить…
Хрущева сняли в 1964 году, а скончался он в 1971-м. И никто не описывал его страшной смерти.
Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Выкопали могилу, опустили — и гроб рухнул в подземелье. Никто не знает, на какую глубину: земля под ним провалилась. Улетел он в преисподнюю. Несколько самосвалов камней привезли — ничем не засыплешь. Тогда раскопали могилу, переложили железобетонными плитами, сверху засыпали и поставили памятник.
В 1971 году это было. До 1980-го он не дожил.
А ведь как воевал против Церкви.
…В шестидесятом поехал он в Закарпатье — по Западной Украине, поездом. На каждом вокзале пионеры, комсомольцы с букетами его встречали: «Дорогой Никита Сергеевич!» А Западная Украина — Ивано-Франковская, Тернопольская, Львовская области — присоединилась к СССР после войны. Там везде сохранились храмы. На колодцах — кресты.
Поезд едет, Хрущев смотрит, что везде кресты, и спрашивает строго: «А что это такое?!» Ему объяснили, что такое. «Чтобы я на обратном пути этого не видел!»
И начали закрывать храмы, а с уже закрытых снимать кресты.
Я в сельскохозяйственном техникуме тогда учился — большая деревня, три храма.
Простые люди кресты с храмов снимать отказывались. А кто тогда будет? Начальство! Председатель горсовета или колхоза или директор.
И вот там, где я учился, полез один человек на храм. Еще не успел крест снять, а девочка, дочка его маленькая, погибла. Четыре годика.
На Украине кушать на улице летом готовили — на примусах, это как самоварчики такие маленькие, на керосине. Примус горит, кушать готовится, мать ушла, а девчоночка крутилась, платьица украинские широкие, занялось платье — и сгорела. Отец даже не успел крест снять — а ему сообщили: дочь погибла.
Еще один случай в нашем районе произошел: полез начальник на закрытый храм, пробил купол, зацепил трос за крест, сел в трактор, первую скорость включил, потянул… И… Боже мой… Трос как урвался да его и убил. И начали в газетах про такие случаи писать — и кресты снимать прекратили.
…Всё наша Церковь пережила. Но ни на йоту не отступила. Ни догматически, ни нравственно, ни канонически — ни на йоту.
Жалко, что я вам эту статью — «Покаянная исповедь с причащением» — не нашел. Очень хорошая статья. Главное, там в конце говорится: это будет беда, если Русская Церковь утратит исповедь перед причащением.
Нам даны все средства для очищения, освящения, получения благодати Святого Духа, залог вечной жизни — исповедь покаянная и причащение Святых Христовых Тайн.
Это великая милость Божия.
С архимандритом Илией (Рейзмиром)
беседовала Анастасия Рахлина
[1] См.: Предисловие // Илия (Рейзмир), архимандрит. Проповеди. Т. 2.
[2] Так, А.И. Алмазов в работе «Тайная исповедь в Православной Восточной Церкви» пишет: «Не подлежит сомнению, что по воззрению древней (II–III вв.) Церкви требовалось если не перед каждым причащением, то вообще возможно частая исповедь… Предполагать, что такая исповедь приступающего к Евхаристии было публичною, совершающеюся торжественной, в виду всегдашнего множества приступавших к причащению, нельзя; вне всякого сомнения, это была исповедь частная, то есть аналогичная тайной в собственном смысле». Публично же исповедовались только тяжкие грехи, пишет Алмазов, а частная исповедь, «вне всякого сомнения, имела своим объектом грехи только незначительные, неизбежные в будничной жизни человека, в силу его греховной природы» (Гл. 1: Краткий очерк внешней исторической судьбы исповеди в древней Восточной церкви» (I–IX вв.). С. 43–44 // http://www.sedmitza.ru/lib/text/2940154).
[3] «Покаяние — не отдельный жизненный момент. Оно объемлет собой всю жизнь человека и является законом нравственного воссоздания падшей человеческой природы. Обращаясь к христианам, святитель [Василий Великий] говорит: “Желал бы, чтобы вы все жили в слезах и непрестанном покаянии” (VII. 70)» (Илия (Рейзмир), архимандрит. Учение святителя Василия Великого о духовном совершенствовании).
[4] «Отец Петр (Серкин) скончался в возрасте 96 лет, прошел и Китай, и Константинополь, и Сербию, а после войны возвратился в Россию и сразу поступил в монастырь. Настоящий был монах, старой закалки» (Илия Рейзмир, архимандрит. «Аще не Господь созиждет дом» // Православие и современность).
[5] «Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор. 11: 29–30).
[6] «Всеправославный конгресс» — самоназвание проходившего с 10 мая по 8 июня 1923 года в Константинополе совещания представителей ряда Поместных Церквей, созванного по инициативе Константинопольского патриарха Мелетия IV (Метаксакиса).